Воспоминания сына Ярослава Пичугина:

Несколько слов об отце

Борис Фёдорович Пичугин

(начало 80-х гг.)

Мой отец, Борис Фёдорович Пичугин (1922 – 2005), прошёл фронтовые тропы, участвуя в легендарной, длившейся 900 дней, защите Ленинграда. Именно он рассказал мне многие истории, связанные с тяжелейшими днями блокады города на Неве. Он же познакомил и меня – тогда ещё мальчика, со многими памятными для него местами Ленинграда. С тех пор я полюбил этот красивый и величественный город, куда каждый год стараюсь обязательно приехать.

Отцу я обязан многим. Когда, после окончания школы, я тяжело заболел, отец отложил все свои дела, связанные с подготовкой к защите докторской диссертации, и занялся моим здоровьем. Водил по врачам, доставал недешёвые лекарства… Позже я понял, что его отношение к здоровью другого человека, к его боли, он усвоил на фронте, когда приходилось выносить из-под огня противника раненых товарищей. Да и сам отец был неоднократно ранен, причём, осколочное ранение в предплечье сделало его инвалидом на всю жизнь: левая рука была частично обездвижена, пальцы на ней не сгибались.

Фронтовая биография у него была интересная. После окончания первого курса Ленинградского института журналистики, он ушёл на фронт, хотя из-за слабого зрения имел «белый билет». Он мечтал стать артиллеристом, но из-за зрения его взяли только в пехоту. Ему пришлось быть и рядовым, и ротным командиром, и политработником. Участвовал в прорыве блокады в январе 1943 года. После тяжёлого ранения был демобилизован в 1944 году в чине старшего лейтенанта.

Позже, отец закончил МГИМО по специальности «история Англии», преподавал в различных вузах. Выйдя на пенсию, занялся историей Отечественной войны, написал художественно-документальную повесть «Грани невской твердыни», где рассказал о тяжёлых днях блокады великого города. Главному герою повествования лейтенанту Александру Камскову отец отдал многие эпизоды своей фронтовой биографии.

В последний год своей жизни отец тяжело болел. Война догнала старого солдата… А ушёл он в январе, на следующий день после начала боёв по прорыву блокады, случившихся за 62 года до этого. Ушёл, как и многие ветераны – назад, в ту войну, на которой все они отстояли право на жизнь и будущее нашей родины.

Памяти отца я посвятил несколько стихотворений. Одно из них привожу здесь.

* * *

Памяти отца —

Бориса Федоровича

Пичугина,

солдата и офицера

Великой Отечественной

войны

На фото вижу я отца,

в шинели снят он был когда-то.

И в молодом лице бойца

блокады проступают даты.

Стоит в лесу, под снегом ель

и все кругом заледенело…

Я врать не буду – не шинель,

дублёночка меня согрела.

Отец в ту зиму подарил.

Его теплом я жив поныне.

Тогда ещё был полон сил,

с заботой думал он о сыне.

Как полушубку Пугача

дублёнке той и сноса нету,

как будто кружка первача

вновь греет до пределов лета.

А на душе саднит зело –

тебя мы быстро схоронили…

Каких сугробов намело,

как холодно в твоей могиле!..

Борис ПИЧУГИН «Грани невской твердыни», Москва, 1993.

(Отрывок из повести, главы в сокращении «Бой за городок» относится к январю, а из «Госпиталя» − к марту 1943 года).

Бой за городок

За письмом. 1943 г.

Наступило раннее утро 12 января 1943 года. Ровно в девять часов над Невой прогремел первый залп нашей артиллерии, возвестивший о начале операции «Искра». Залпы орудий слились в мощную артиллерийскую канонаду, и передний край немецкой обороны на левом берегу утонул в дыму разрывов. Эта канонада вселяла дух бодрости в наших воинов, с нетерпением ждавших приказа идти в атаку. И когда, наконец, могучим завершающим аккордом, прозвучали залпы «катюш», наша пехота хлынула на лёд Невы и двинулась на штурм укреплений немцев. Большая часть огневых точек первой линии обороны врага была подавлена нашей артиллерией. Однако с правого фланга, из бетонированных подвалов 8-й ГЭС немцы продолжали вести вдоль Невы пулемётный огонь по нашим бойцам, стремившимся как можно быстрее достичь левого берега реки.

Крутой и оледеневший берег оказался значительным препятствием на пути наступавших воинов. Часть из них для преодоления препятствия воспользовалась штурмовыми лесенками, баграми, другие карабкались вверх, используя неровности и выступы, помогая друг другу. Танкам удалось преодолеть эти препятствия, используя лощины и овраги, выходившие в сторону Невы.

В течение первого дня наступления дивизии первого эшелона 67-й армии прорвали сильно укреплённую оборону противника и продвинулись вперёд на полтора-два километра. На следующий день этим дивизиям удалось овладеть целым рядом опорных пунктов, занятых противником и продвинуться ещё вперёд. Но на третий день немцы, подтянув из тыла резервы, стали оказывать упорное сопротивление, и продвижение дивизий первого эшелона замедлилось. В этих условиях командующий армией генерал Духанов ввел в действие ряд дивизий второго эшелона, в том числе и дивизию полковника Гумнова, в которой находился и Камсков со своими товарищами. Наступление полков этой дивизии началось утром после артподготовки.

Полк Козлова участвовал в наступлении силами второго и третьего батальонов, а первый батальон находился в резерве командира полка. Наступавшие батальоны овладели находившейся перед ними линией окопов врага, но затем попали под сильный огонь противника и были вынуждены залечь. За этой линией были расположены хорошо замаскированные огневые точки врага. Значительная часть их не была подавлена во время нашей артподготовки. В этот трудный момент большое мужество проявили бойцы и командиры четвертой роты второго батальона. Командир роты Чубаров выдвинул вперед

два противотанковых орудия, приданных роте. Их расчёты, стреляя прямой наводкой, подавили огневые точки врага. Камсков поднял бойцов роты в атаку. Рота, броском преодолев зону огня противника, вышла в тыл к немцам. Вслед за четвёртой в атаку поднялись пятая и шестая роты. Они также прорвали оборону врага. В ходе упорных боёв полк Козлова в течение суток продвинулся на полтора километра вперёд и вышел на подступы к большой сосновой роще. По данным нашей разведки в ней располагался немецкий военный городок.

Прибыв в расположение батальонов, подполковник Козлов принял решение перегруппировать силы своего полка и, не давая врагу передышки, нанести удар по военному городку. Совершенно неожиданно немцы нанесли контрудар. Козлов потребовал от комбатов стойко оборонять свои позиции. Немецкие автоматчики при поддержке танков и артиллерии быстро продвигались вдоль опушки леса. Командир полка Козлов, чтобы поддержать батальон Решетникова, направил на этот участок роту автоматчиков и роту ПТР. Опираясь на поддержку наших свежих сил, роты второго батальона сами перешли в контратаку и в ходе ожесточённого боя отбросили немцев.

Длившееся целый день сражение завершилось поздно вечером. В батальоны были доставлены походные кухни, и бойцы, уставшие и замерзшие, получили горячую пищу и теперь смогли, наконец, отдохнуть.

Камсков находился с бойцами своей роты. Сегодня в бою из строя выбыл командир роты лейтенант Чубаров. За время совместной работы с ним Камсков крепко подружился с этим умным, знающим военное дело человеком и горячо сожалел о его ранении. До прибытия нового командира Решетников возложил командование ротой на Камскова.

Поздно вечером подполковник Козлов вызвал к себе командиров батальонов. Выслушав их рапорты о состоянии дел в подразделениях, он сказал:

– Немцы будут упорно сражаться за этот военный городок. Об этом говорит их сегодняшний контрудар. Комдив приказал взять городок во что бы то ни стало, и мы обязаны выполнить этот приказ. Порядок действий подразделений полка остаётся тот, который я определил вчера в своём решении о взятии городка. Командирам батальонов, рот и приданных подразделений приказываю пополнить запасы боеприпасов, проверить боеготовность личного состава и об исполнении доложить.

Наступило утро. Низкое зимнее небо было затянуто тучами. В восемь часов по приказу подполковника Козлова батальоны устремились вперёд. Они двигались, не открывая огня. В туманной мгле им удалось приблизиться к позициям врага на расстояние двухсот метров, и только тогда немцы обнаружили их и открыли огонь. В ходе упорного боя успеха добился третий батальон старшего лейтенанта Фролова, которому удалось вклиниться в оборону противника, а затем охватить его правый фланг. Этим успехом своего соседа слева сразу же воспользовался первый батальон капитана Захарова. Третья рота этого батальона при поддержке огня сопровождавших её орудий штурмом овладела опорным пунктом обороны врага. В образовавшуюся брешь Захаров двинул первую и вторую роты. Они продвинулись вперед. Особенно упорное сопротивление противник оказал в секторе наступления второго батальона. Здесь у немцев находился мощный опорный пункт. По обе стороны пункта были созданы лесные завалы с замаскированными огневыми точками. В этих условиях комбат Решетников сосредоточил свои силы на левом фланге врага. Пятая и шестая роты при поддержке танков двинулись вперед и овладели опорным пунктом противника. Преследуя немцев, все три батальона ворвались с трех сторон в военный городок и захватили его.

Натиск наших подразделений был настолько стремительным, что немцы были вынуждены поспешно отступить, оставив в полной сохранности крупные склады с продовольствием, обмундированием и медикаментами, а также значительное количество оружия и боеприпасов. В качестве трофеев были захвачены немецкие походные кухни с готовым обедом. А поскольку нельзя было рассчитывать на быстрое прибытие собственных кухонь, комбаты приказали раздать приготовленный немецкими поварами обед солдатам.

В расположение подразделений полка, захвативших городок противника, прибыл замкомандира полка по политчасти подполковник Ищенко. Встретившись с командирами рот и батальонов, он поздравил их с успехом и вместе с тем предупредил, что немцы, несомненно, предпримут контрудар, чтобы вернуть городок со всеми складами. Возвратившись с этой встречи в роту, Камсков приказал личному составу немедленно приступить к укреплению обороны. Комбат Решетников поставил перед четвёртой ротой задачу оборонять левый фланг батальона и, чтобы подкрепить её, придал ей два противотанковых орудия. Вместе со своим заместителем Шушариным Камсков отправился проверить боеготовность роты. В целом командиры взводов правильно расположили огневые точки и бойцов, но Камсков внёс некоторые коррективы на тот случай, если роте придётся вести бой в окружении. Осматривая занимаемые ротой позиции, Камсков невольно задавал себе вопрос: хватит ли у роты сил, чтобы отразить натиск противника? Думая над этим, он вдруг вспомнил, что при отступлении на участке обороны роты немцы оставили в исправности два пулемёта «МГ» с коробками лент.

В четвёртой роте были бойцы Павлов и Ситник, которые умели обращаться с этим оружием, и Камсков приказал им занять боевые позиции. Через некоторое время немцы открыли сильный огонь из миномётов и орудий по городку, а затем на наши позиции двинулись вражеские танки в сопровождении автоматчиков.

− Рота, к бою! − скомандовал Камсков, но его голос почти утонул в треске автоматных очередей и грохоте рвавшихся снарядов. Он видел находившихся впереди бойцов роты, застывших в напряжённом ожидании и готовых открыть огонь по немцам. «С автоматчиками, – подумал Камсков, – мы справимся. Но смогут ли расчеты противотанковых орудий подбить танки врага?..»

Всматриваясь вперед, он различил мелькавшие среди деревьев башни вражеских танков, быстро приближавшихся к позициям роты. Его мысли были прерваны грохотом выстрела нашей «сорокапятки». Уже вторым снарядом расчёту старшего сержанта Ольхового удалось подбить немецкий танк. Однако осколками снаряда, пущенного другим танком противника, были ранены заряжающий и наводчик орудия Ольхового. Тогда командир сам встал к своему орудию и метко пущенным снарядом поджёг второй вражеский танк.

После этого внимание Камскова переключилось на действия бойцов, открывших огонь по приближавшимся немецким автоматчикам. Бой принял напряжённый характер. Огнём нашего стрелкового оружия и трофейных пулеметов «МГ», из которых метко стреляли Павлов и Ситник, немцы были прижаты к земле. И тогда воины роты перешли в контратаку и вынудили врага отступить.

− Ну, кажется, лады, лейтенант, – сказал, обращаясь к Камскову, его заместитель Шушарин и добавил: – Здорово ты это придумал – использовать трофейные пулемёты. Они нам очень помогли.

Однако их радость оказалась преждевременной. Наступление немцев продолжалось. Особую силу оно приняло на правом фланге, где находился батальон Фролова. Здесь немецкие танки и пехота прорвали оборону и обошли роту Камскова с тыла. Камсков быстро перераспределил силы роты, чтобы обеспечить круговую оборону. Он приказал командирам двух орудий ПТО бить по немецким танкам, а своим бойцам – усилить огонь по сопровождавшей их пехоте. И, хотя островок нашей обороны, занимаемой ротой Камскова, был невелик, её огонь по наступающему противнику оказался достаточно эффективным.

Камсков хорошо понимал, что своим упорным сопротивлением рота оттягивает на себя часть сил противника, приближая наступление момента, когда другие подразделения полка смогут нанести контрудар. Так оно и вышло. Располагавшийся на правом фланге городка батальон Решетникова и находившийся ближе к центру городка батальон Захарова прочно удерживали свои позиции и успешно отбивали атаки врага, а затем, по приказу замкомполка Ищенко, нанесли контрудар, который и завершил исход затянувшегося боя. Немцы были окончательно выбиты из городка, а наша оборона – полностью восстановлена.

Борис Пичугин (первый слева) с однополчанами. 1943 год

В госпитале

Когда бой с немцами подходил к концу Камсков был тяжело ранен. Он вместе с автоматчиками отбивал атаку противника. Осколками разорвавшегося немецкого снаряда ему перебило предплечье левой руки, и она повисла на тонких сухожилиях как плеть. Санинструктор роты автоматчиков Луткова, распоров рукав полушубка, перевязала Камскову руку и хотела отправить его па носилках в ППМ. Но он отказался, сказав, что дойдет сам…

Камскова привезли на санитарной машине из ППМ в медсанбат и немедленно направили в операционную. Хирург, старший лейтенант Роздин, которому предстояло оперировать Камскова, был ему знаком. Внимательно осмотрев раны на освобождённой от бинтов руке Камскова, Роздин сказал:

− Ранение у вас тяжелое. Осколками перебиты плечевая кость и нервы, также повреждены лучевая кость и сухожилия. Считайте, что родились под счастливой звездой. Если бы не рука, осколки могли пробить грудь, попав сердце, и тогда не потребовалось бы уже ничего.

Не теряя времени, Роздин приступил к операции. На лицо Камскова легла повязка с наркозом. Он успел сосчитать до восьми, затем потерял сознание. Очнулся он уже в вагоне санитарного поезда и сразу же услышал равномерное постукивание колес на стыках рельсов. Камсков лежал на средней полке головой к проходу. Окна вагона были плотно зашторены, и сквозь них не пробивалось ни единого лучика света. По-видимому, была ночь. При тусклом свете фонарей «летучая мышь», горевших в начале прохода, Камсков скорее догадался, чем увидел, что весь вагон заполнен ранеными. Большинство из них спало, но было слышно, как некоторые стонали от боли и иногда просили: «Сестричка, воды».

В полумраке, царившем в вагоне, Камсков не мог разглядеть свою раненую руку. Теперь, после операции, она причиняла ему сильную боль. На ощупь он определил, что рука была согнута в локтевом суставе под прямым углом и забинтована вместе с наложенной на нее проволочной шиной. Чувствуя озноб, он здоровой рукой постарался подоткнуть под себя покрывавшее его одеяло, поправить наброшенную сверху шинель. И хотя у Камскова сильно кружилась голова, он думал о том, что впервые с того дня, когда он прибыл на передовую, ему придётся расстаться с боевыми товарищами и со своим полком, ставшим для него родным домом. Убаюканный равномерным стуком колес, он снова погрузился в глубокий сон.

Ст. лейтенант Борис Пичугин (третий слева в верхнем ряду) с однополчанами. 1944 г.

На рассвете когда санитарный поезд прибыл в Ленинград, Камсков все ещё крепко спал. Он не проснулся и когда его на носилках перенесли в санитарную машину, и повезли на Мойку во второе хирургическое отделение эвакогоспиталя. И лишь и операционной, где Камскова раздели и разбинтовали руку, он очнулся. Около него хлопотали три женщины в белых халатах и повязках. Они усадили его на табурет у операционного стола, и старшая из них, капитан медслужбы Коровина Валентина Ивановна, осмотрев руку, сказала:

− До пояса закуем вас вместе с раненой рукой в гипсовый панцирь, который будете носить, пока не срастутся кости руки. Передвигаться в таком панцире неудобно и тяжело. Но другого выхода нет.

Камсков впервые сидел перед женщинами в кальсонах и чувствовал себя неловко. Но, заметив, что они, занятые своим делом, не обращают на это внимание, он быстро освоился. Когда панцирь был готов, и женщины сняли со своих лиц стерильные повязки. Камсков ахнул от изумления. Рядом с Коровиной стояли Тася и Маша, сразу же узнавшие Камскова. Только теперь Камсков понял, что попал в госпиталь на Мойке, где они работали. И девушки, и Камсков были очень рады этой встрече. Тася и Маша отвели Камскова в офицерскую палату, уложили его в свободную койку и, пообещав в скором времени навестить, ушли в операционную. Камсков оглядел палату. Она была светлой и просторной. В ней разместилось двадцать человек.

Первый день пребывания Камскова в госпитале стал дли него поистине днём неожиданных встреч. Не успел он как следует расположиться на новом месте, как его окликнул офицер, лежавший на кровати у окна. Камсков узнал его. Это оказался Чечурин, с которым он познакомился и подружился на строительстве Лужского рубежа. Камсков подошёл к нему – у них завязался дружеский разговор. Чечурнн рассказал товарищу о боях с немцами, в которых ему пришлось участвовать вместе со своим батальоном на Лужском оборонительном рубеже, на Пулковских высотах, в районе Ивановского. Во время боев за прорыв блокады вместе со своими пограничниками он участвовал в штурме 8-й ГЭС и был тяжело ранен. Осколками снаряда ему поразило обе ноги, и здесь, в госпитале, ампутировали левую ногу до колена. Чечурин откинул одеяло, и Камсков увидел культю его левой ноги.

– Да, комбат, нелегко придется на гражданке... – посочувствовал Чечурину, – но твоё счастье, что остался жив.

Камсков видел, как мужественно ведёт себя Чечурин, и подумал о том, что такой умный и волевой человек, даже став инвалидом, сумеет занять достойное место в жизни. У него появилось желание перебраться поближе к Чечурину, чтобы быть рядом и, если будет необходимо, помогать ему. Он поговорил с соседом Чечурина, и они поменялись местами. После обеда продолжили беседу. Теперь уже Камсков рассказал старому товарищу о том, как и где ему довелось служить и в каких боях участвовать. К ним подсели другие офицеры, интересовавшиеся боевыми действиями наших войск на Красноборском направлении. Камсков подробно рассказал обо всём, что видел, знал и пережил во время этих боев. Потом в палате развернулась дискуссия о последних сражениях на Ленинградском и Волховском фронтах, большинство офицеров склонилось к выводу, что приближается время, когда начнется наступление наших войск с целью полного разгрома немцев под Ленинградом. Разговоры стихли только к ужину.

Спал в ту ночь Камсков беспокойно. Ему снилось, что вместе со своими товарищами он опять отбивает атаку немецких танков и автоматчиков. Когда он проснулся, в его памяти сохранился лишь последний яркий эпизод: он выскакивает из траншеи на бруствер и зовёт бойцов в атаку. Похоже, своим криком разбудил соседей по палате. Чечурин, взглянув на Камскова, сказал:

– Ну, лейтенант, ты готов поднять людей в атаку даже с госпитальных коек. Впрочем, в нашей офицерской палате это нередко случается и с другими. Как ты себя чувствуешь?..

Камскова сильно знобило, и когда он измерил температуру, она оказалась высокой. Острые боли ощущались не только в области раненой руки, но и вo всём теле. Об этом он откровенно сказал Чечурину.

– Что же, – ответил тот, – всё это мне уже пришлось испытать. В течение нескольких дней будут продолжаться эти боли и держаться температура. Придётся терпеть.

Лекарства Камскову и Чечурину чаще всего приносили Маша или Тася. Они выкраивали минутки, чтобы навестить своих друзей, поговорить с ними и приободрить их. Обе они были рады тому, что их любимые остались живы и находятся рядом. Камсков и Чечурин постоянно чувствовали их внимание и любовь. Вскоре выяснилось, что они – земляки. Оба выросли в рабочих семьях, которые жили в Самаре. В раскинувшемся на берегу Волги городе прошли их юношеские голы. Они теперь вспоминали о них с большой теплотой. Родной город вставал в их воспоминаниях как живой: заснеженный и продуваемый сильными заволжскими ветрами – зимой; утопающий в яркой зелени и белой кипени цветущих вишен и яблонь – весной; опоясанный золотым кольцом пригородных рощ – осенью.

Годы жизни и учёбы в Самаре были памятны Чечурину и Камскову только занятиями в школе и развлечениями во внеучебное время. В предвоенный период они, как и большинство их сверстников, втянулись в развернувшееся в стране патриотическое движение советской молодежи по всесторонней подготовке к обороне Родины. При школах, клубах, на предприятиях и в учреждениях создавались кружки, где подростки, юноши и девушки после занятий и работы изучали военное дело: учились метко стрелять, прыгать с парашютом, водить автомобиль, оказывать помощь раненым. Предвоенное поколение советской молодежи было хорошо подготовлено в физическом, военном и моральном отношениях, чтобы мужественно защищать свою Родину. В этом Чечурин и Камсков убедились во время боёв на Ленинградском фронте.

Война явилась суровой проверкой не только патриотизма советских людей, но их личных качеств и семейных взаимоотношений. Разлучив миллионы людей с их родными, близкими и друзьями, она дала им почувствовать, насколько они необходимы и дороги друг другу. Но война неоднозначно повлияла на взаимоотношения мужчин и женщин. Было немало людей, легкомысленно относившихся к интимным связям. Но были примеры и противоположного порядка, когда на основе глубокой взаимной любви создавались новые прочные семьи. Такая семья возникла на глазах у Камскова здесь, в госпитале. Через несколько дней Чечурин сообщил, что скоро его выпишут и они с Машей решили пожениться.

– Мне уже предложили работать директором ремесленного училища при Кировском заводе, – сказал Чечурин. – Жить мы будем в квартире Никитиных.

Камскову это известие доставило большую радость, и он от всего сердца поздравил своего друга, а также Машу, когда она пришла в палату. Через пару дней Камсков и Тася проводили Чечурина и Машу до санитарной машины, которая должна была доставить их на квартиру Никитиных. Камсков записал их адрес, обнялся по-братски с Чечуриным, и они расстались.

Прошло две недели, и у Камскова установилась нормальная температура. Он чувствовал, что его организм постепенно крепнет и набирает силы. Он старался больше ходить. Как и у всех ходячих в палате, у него были свои обязанности: дежурить, помогать убирать и проветривать палату, в случае необходимости вызывать врача к лежачим больным, подать и вынести утку. Товарищеская забота о лежачих раненых смягчала и улучшала жизненную атмосферу в палате, которая временами становилась напряженной. За время пребывания Камскова в офицерской палате от ран скончалось несколько человек. Находившихся и палате угнетало то, что и здесь, в госпитале, продолжали умирать их товарищи. Особенно тяжело переносил такие случаи младший лейтенант Коваленко. После окончания пехотного училища он был назначен командиром из взвода, и в первом же бою был тяжело ранен. Очнувшись после операции в госпитале, он увидел, что обе ноги у него ампутированы. Ему было девятнадцать лет. Его родные и близкие остались на оккупированной немцами Украине, и он не знал, живы ли они. В минуты отчаяния Коваленко впадал в истерику. Товарищи по палате успокаивали и подбадривали его как могли.

– Ты, Коваленко, як скаженный, – сказал ему староста палаты капитан-артиллерист Хоменко. – Що тоби треба? Голова и руки есть? Ну, а к ногам тоби зробят протезы. Такой гарный парубок. Та люба дывчина буде рада стать твоею жинкой.

В палате имелись юмористы и мастера рассказывать занятные истории и анекдоты. И этот юмор, шутки также смягчали обстановку в палате. Навещали раненых и их шефы – девушки, работавшие в Гостином дворе. Но особую радость раненым офицерам доставило посещение их палаты ленинградскими школьниками.

Мальчики и девочки вошли дружной стайкой, а затем, рассредоточившись, подсели к раненым на койки или табуретки и вступили с ними в разговор. Ребята расспрашивали офицеров, как те воевали с врагом, а те в свою очередь интересовались жизнью и учёбой ребят… Вглядываясь в серьезные лица подростков, офицеры думали о том, какую непомерную тяжесть наложила война на их хрупкие плечики. Им пришлось пережить не только варварские обстрелы и бомбёжки, но и голод, холод и самое страшное – гибель своих родных. Каждому из офицеров хотелось приласкать и ободрить пришедших к ним в гости девочек и мальчиков. И все, что нашлось у раненых в тумбочках – кусочки хлеба, сахара, сухари, цветные открытки, перочинные ножички – они подарили ребятам и, тепло проводив их, ещё долго вспоминали своих юных ленинградских друзей…

(Далее в повести рассказывается, как Александру Камскову, несмотря на тяжёлое ранение, удалось вернуться в свой полк. Он участвовал в боях по снятию блокады Ленинграда на Нарвском направлении).

2010